Брат Михаил Святой Троицы

Глава 4.                                                         

 "Я с Небес!"

(Воскресенье, 13 мая).

Несколько месяцев уже прошли с первого явления Ангела и наши три визионера, несмотря на испытания, выпавшие на долю семьи душ Сантуш, вернулись к своим песням и своим играм, "с тем же самым gusto[1] и с той же самой свободой духа, что и прежде". Зима прошла, и в эти прекрасные весенние дни, все трое ходили вместе пасти своих овец. 13 мая 1917 г. рассвет был ясный и чистый, как и во многие другие дни перед ним.

 

- И что Ваша милость от меня хотите?

- Я пришла для того, чтобы попросить вас приходить сюда в течение шести последующих месяцев каждого 13 числа, в это же самое время. Тогда Я скажу вам, кто Я, и что Я хочу. После этого Я вернусь сюда в седьмой раз.

ПРИЗВАНИЕ К НЕБУ.

- Я тоже попаду на Небо?

- Да!

- И Жасинта?

- Тоже!

- И Франсишку?

- Тоже, но он должен еще много раз прочитать Розарий.

Я помню еще, что спросила после этого о двух девушках, которые умерли незадолго до этого. Они были моими подругами и учились у моих старших сестер ткать.

- Мария даш Невеш на Небе?

- Да.

(Я думаю, ей было примерно 16 лет).

- И Амелия?

- Она останется до страшного суда в чистилище.

(Я думаю, ей было примерно где-то 18-20 лет).

ПРИЗВАНИЕ К СТРАДАНИЯМ[2].

[[- Хотите вы посвятить себя Богу, чтобы переносить все страдания, которые Он вам пошлет, во искупление грехов, которые так оскорбляют Его, и ради обращения грешников?[3]

- Да, хотим!

- Тогда вы должны будете много страдать, но милость Божья будет вашей силой!]]

ВИДЕНИЕ БОГА.

[["Произнеся последние слова (милость Божья, и т.д.), Она в первый раз развела ладони и окружила нас ярчайшим светом, словно отражавшимся от Ее рук. Это сияние наполнило нас до самой глубины души, и мы, яснее, чем в зеркале, увидели себя погруженными в Бога, Который и был Свет. Движимые внутренним побуждением, мы упали на колени и с большой искренностью повторяли: - О, Пресвятая Троица, я молюсь Тебе, Боже мой, я люблю Тебя в Пресвятом Таинстве".]]

"ЦАРИЦА МИРА".

"Через несколько мгновений Богородица добавила:

- Читайте ежедневно Розарий, чтобы обрести мир на земле и положить конец войне.

- Можете ли Вы сказать мне, война продлится долго, или она скоро закончится?[4]

- Я не могу сказать тебе это сейчас, потому, что я еще не сказала тебе того, чего Я хочу".

НЕБЕСА ОТКРЫВАЮТСЯ.

"После этого Она начала медленно подниматься к востоку, пока не исчезла в бесконечности пространства. Свет, который Ее окружал, казалось прокладывал Ей путь через небосклон. По этой милости мы могли в какой-то степени считать, что видели открывшееся нам Небо".

Как только видение исчезло, Франсишку был первым, кто заметил, что овцы заблудились и вторглись на поле с зелеными растениями. К счастью, не было никакого ущерба! "К счастью", написала сестра Лусия бесхитростно, "мы не увидели ни одного из них съеденным".

Пресвятая Дева являлась на маленьком каменном дубе в течение примерно десяти минут: "Я не думаю, что Она оставалась достаточно долго для того, чтобы можно было прочесть Розарий", сказала Лусия. Что поразительно, но достаточно хорошо засвидетельствовано, это то, что Франсишку видел Пресвятую Деву великолепно, но не слышал Ее слов. Он только понимал вопросы Лусии. Что касается Жасинты, которая видела и слышала все, она никогда не осмеливалась говорить с явлением. Таким образом, Лусия была единственной, кто имел привилегию говорить с Богородицей.

Мы откомментировали факт, но необходимо заметить, что это неожиданное неравенство, эта градация в отношениях с Пресвятой Девой, есть само по себе веское доказательство подлинности. Поскольку никогда не мог кто-либо, ни визионеры, ни какой-либо обманщик, придумать такое различие, которое сперва сбивает с толку, но, когда мы поразмышляем над ним, решительно свидетельствует в пользу искренности трех маленьких визионеров.

                      ПОСЛЕ ЯВЛЕНИЯ: ПЕРЕПОЛНЯЮЩАЯ РАДОСТЬ.

Явление наполнило детей великой радостью и святой жизнерадостностью. Они никогда не испытывали ничего подобного этому, поскольку появление Ангела в 1916 г. имело совершенно иной эффект на их души. Как объясняет сестра Лусия: "явление Пресвятой Девы погрузило нас еще больше в атмосферу сверхъестественного, но в этот раз более мягко. Вместо чувства саморастворения Божественным присутствием, которое истощило нас даже физически, в этот раз оно оставило нас преисполненными миром и возрастающей радостью, которые не помешали нам обсуждать впоследствии то, что произошло". "Мы чувствовали ту же глубокую радость, те же мир и счастье", пишет сестра Лусия в другом месте, "но вместо физического истощения, возрастающую легкость в движении: вместо этого чувства саморастворения Божественным присутствием, радостное ликование: вместо сложности в разговоре, мы чувствовали определенный коммуникативный энтузиазм!"

Франсишку не нужно было ждать нескольких дней, чтобы узнать послание Пресвятой Девы:

"Сразу после этого мы рассказали Франсишку все, что нам сказала Богоматерь. Он был счастлив и высказал свою радость по поводу обещания, что он попадет на Небо. Он сложил руки на груди и воскликнул: "О, Возлюбленная Богородица! Я буду читать Розарий сколько Тебе угодно!"

Что касается Жасинты, она не могла сдержать свою радость: "Когда в этот полдень мы пребывали в полной растерянности и задумчивости, после того чуда, что случилось с нами, именно Жасинта с воодушевлением воскликнула: - Ах, какая красивая Дама! - Я уже вижу, - сказала я ей, - что ты кому-нибудь все расскажешь. - Я ничего не расскажу, будь спокойна".

У сестры Лусии было еще другое чувство вдобавок к глубокой радости: Что будет думать ее мать, когда она опять услышит разговоры о явлениях?

И поскольку Пресвятая Дева не просила их дать знать, что Она сказала, благоразумная Лусия, предвидя все проблемы, которые могут последовать, вполне разумно посчитала, что будет лучше, если они будут молчать. Мы увидим, что несколько месяцев спустя, она будет сожалеть, что ее кузина проговорилась, несмотря на ее строгую рекомендацию сохранять молчание... Конечно, это была Жасинта, рассказывает Лусия, кто, "не будучи способной сдержать себя от радости, нарушила наше соглашение хранить все втайне".

                                     ПЕРВЫЕ ОТЧЕТЫ О ЯВЛЕНИЯХ.

Жасинте не надо было ждать долго, чтобы нарушить свое обещание! В это воскресенье, сразу после Мессы, родители Марту поехали в Баталью покупать свинью. Вечером, когда дети вернулись с Кова-да-Ирии, они еще не приехали. Жасинта стояла у ворот, ожидая их, и как только она увидела свою мать, она побежала поприветствовать ее:

"Моя маленькая дочь побежала встречать меня и сжала меня вокруг коленей так, как она никогда не делала до этого. "Мама", закричала она взволнованно, "я видела сегодня Пресвятую Деву, на Кова-да-Ирия!" "Скорее всего это не так!", сказала я. "Я подозреваю, что ты святая, раз видела Пресвятую Деву!" Жасинта казалась удрученной от того, что я сказала, но она вошла со мной в дом, снова говоря: "Но, я видела Ее!" Затем она рассказала мне, что произошло, о молнии и их страхе из-за нее... о свете... и прекрасной Даме, окруженной светом, столь ослепительным, что ты с трудом мог смотреть на Нее... о Розарии, который они должны были читать каждый день..."

Когда они были за столом, Жасинта, всегда полная энтузиазма, начала рассказывать, что произошло. Когда она закончила, ее мать спросила Франсишку, который сам не говорил ничего. Он тогда подтвердил все, что сказала его сестра. "Что касается меня", сказал он Лусии на следующий день, "когда моя мать спросила меня, правда ли это, я должен был сказать да, чтобы не говорить неправду".

Какая очаровательная искренность наших двух визионеров! Она была столь явной, что среди множества гостей, собравшихся у Олимпии за столом - кроме Дядюшки Марту[II] и восьмерых детей, присутствовал этим вечером Антониу душ Сантуш, его сводный брат и отец Лусии, - некоторые были потрясены и начали думать, что что-то экстраординарное действительно произошло на Кова-да-Ирии.  

Хотя, старшие братью Жасинты и Тетушка Олимпия[III] продолжали подшучивать над нею, отцы двух семейств оставались задумчивыми... Они хорошо знали искренность своих детей и не могли представить их лгущими до такой степени.

"Если малыши видели даму в белом", сказал Антониу, "кто мог это быть, если не Пресвятая Дева?" Есть здравый смысл в его ремарке. Что до Дядюшки Марту, впоследствии он доверит отцу де Марчи свои размышления в то время:

"С начала мира Пресвятая Дева являлась в разные времена и по-разному. Это были важные события. Если бы не было таких событий, мир был бы даже хуже, чем он есть. Могущество Бога очень велико. Мы не понимаем всего, но пусть исполнится Божья воля".

"С самого начала я почему-то чувствовал, что дети говорят правду. Да, я думаю, я поверил им с самого начала. Это казалось мне экстраординарным, поскольку дети не имели никакого обучения таким вещам, по крайней мере, почти. Если им не помогло Провидение, как они могли сказать такие вещи? И если они лгали? О, мой Иисусе! Я знал, что Жасинта и Франсишку никогда не лгали!..."

Крестьянин, обладавший большим здравым смыслом и опытом, Дядюшка Марту не был человеком чрезмерной доверчивости. Но, его чувство сверхъестественного, и, без сомнения, его истинное смирение, были причинами, почему явления не встретили препятствий к уверованию в его душе. Однажды, когда кто-то спросил его, не чувствует ли он немного гордости от того, что его дети видели Пресвятую Деву, он ответил, безо всякой аффектации: "Пресвятая Дева решила явиться здесь, в нашей стране. Она могла явиться еще в каком-либо ином месте... Так уж случилось, что Она явилась моим детям!" Но, хотя Дядюшка Марту чувствовал себя подвигнутым поверить в реальность явлений, он был осторожен в том, чтобы не показывать этого сразу. 13 июня мы находим его еще в нерешительности, не желающим ни идти против своих детей, ни публично выражать доверие их заявлениям.

Пока он ждал, новости быстро распространялись. На следующее утро Олимпия рассказала их нескольким соседям, которые быстро передали их Марии душ Анжуш, старшей сестре Лусии. Каким сюрпризом для маленькой визионерки было узнать, что их секрет обнаружился так быстро. Будучи расспрашиваемой своей сестрой, Лусия в свою очередь рассказала, что произошло, с печалью, но рассказала, чтобы избежать лжи.

Тем временем, пришли Франсишку и Жасинта. Франсишку тоже был очень печален и сказал своей кузине, как Жасинта говорила прошлым вечером, за ужином.

"Жасинта безропотно выслушала упреки. - Видишь? Я так и знала, - сказала Лусия. - Во мне было что-то, что не разрешало мне молчать, - сказала Жасинта со слезами на глазах. - Ну, не плачь и больше никому не говори о том, что Дама нам сказала. - Я уже сказала! - Что ты сказала?! - Сказала, что Дама обещала взять нас на Небо. - И ты сразу же рассказала! - Прости, я больше никому ничего не скажу".

В будущем, и это так, после столь удачной и провиденциальной неосмотрительности, она сдержала свое обещание... Но, было слишком поздно! Вся деревня уже будет знать.

Когда Мария Роза узнала обо всем, сперва она не приняла этого всерьез, "но, когда я сказала ей, что Лусия сказала мне", продолжает Мария душ Анжуш, "она начала придавать некоторую важность этому и сразу же пошла расспрашивать Лусию об этом. Малышка сказала нашей матери то, что сказала мне".

                                                   МОЛИТВА И ЖЕРТВЫ.

Когда Лусию расспрашивали, со смиренным благоразумием она отказалась утверждать категорически, что это была Святая Дева, но напрасно. Лусия точно думала, что это была Она и все трое признавали это без колебания. Их жизнь в качестве трех пастушков измениться даже более глубоко, чем после визитов Ангела, которые были растянуты по времени и были более неожиданными. Сейчас же, от месяца к месяцу, трое будут жить в ожидании следующего небесного визита.

"С этого времени", говорит Лусия, у Франсишку "вошло в привычку уединяться, как будто бы на прогулку. Если его окликали и спрашивали, что он делает, он поднимал руки и показывал четки. Когда я звала его поиграть с нами и после этого помолиться, он отвечал: - Я потом тоже помолюсь. Ты же еще не забыла, что Богородица сказала, что я часто должен читать Розарий?"

Они также помнили о страданиях и жертвах, попрошенных у них:

"И как мы должны совершать жертвы? Сразу же Франсишку придумал хорошую жертву: Давайте отдадим наш обед овцам и совершим жертву, обойдясь без него. За пару минут содержимое нашей сумки с обедом было разделено между овцами. Таким образом, в этот день мы постились так же строго, как самый аскетичный картезианец!".

Следовательно, они помнили слова Святой Девы и стремились исполнить Ее просьбы, которые можно сформулировать в двух словах: молитва и жертва.

Позвольте нам сейчас прервать наш отчет о событиях на один момент и внимательно пересмотреть это первое послание Пресвятой Девы. Наряду с посланием 13 июля, оно наиболее богато содержанием и оно уже затрагивает большинство тем, к которым Святая Дева вернется в других пяти явлениях.

                                   II. ПОСЛАНИЕ 13 МАЯ.

                                        "НЕ БОЙТЕСЬ... Я С НЕБЕС!"

"Не бойтесь! Я не причиню вам вреда". Это были первые слова Пресвятой Девы трем удивленным и испуганным пастушкам. Лусия часто говорила об том страхе, который завладел ими во время первого явления[5], но в своих Воспоминаниях, видя, что ее часто неверно понимают, она дает следующее разъяснение:

"Мы в сущности боялись не Богородицы, а грозы, которую мы ожидали, и от которой хотели убежать. Явление Богородицы не вызывало в нас ни страха, ни испуга, а просто изумило нас.

И если я отвечала положительно на вопрос, боялась ли я, то я имела в виду страх перед молнией и приближающейся грозой, от них мы хотели убежать, так как мы видели молнию только во время грозы"[6].

После этих первоначальных слов заверения, "Не бойтесь", это [была] Лусия, кто, полная здравого смысла и не без храбрости, или скорее под влиянием Божественного вдохновения, отваживается спросить Видение:

"Откуда Ваша милость[7] пришли? Тогда Пресвятая Дева дала Ее первый ответ, неожиданный, но замечательный в своей краткости: "Я с Небес!" Она не сказала точно "Я пришла с Небес", что было бы правдой, но банально. Нет, Она сказала, "Я с Небес!" и эта короткая фраза в Ее великом послании отдается в наших ушах как легкое эхо первой фразы "Отче наш": "Отче наш, сущий на Небесах...". Наша Матерь также, чрез особую милость от Отца Милосердия, в свою очередь могла бы провозгласить со всей истинностью: "Я с Небес!" Поскольку эти слова вызывают в памяти самую тайну, связанную с Ее личностью...[8]

Конечно, какое иное создание могло бы приписать себе такое происхождение, если не Непорочная Дева, Небесная, "божественная Мария", как Св. Людовик Мария Гриньон де Монфор имел привычку говорить? Не всякое ли человеческое существо прежде всего потомок Евы и наследник Адама, перед тем, как стать позднее, когда благодать восстановлена[IV], дитем Божиим и храмом Духа Святого? Посредством Ее Непорочного Зачатия, вместе со Христом, Ее Сыном, Мария, единственная в нашем человеческом роде, является исключением из общего правила, будучи так сказать "с Небес", перед тем как быть "с земли".

Ибо вся Ее невыразимая тайна состоит в том, что Она есть любимая и единственная Дочь Отца, Супруга Слова Божьего и Святилище Духа Любви, в самом акте Ее зачатия, потому что Она была предназначена стать достойной Матерью Спасителя и новой Евой, матерью нового рода человеческого. Таким образом, это наиболее сокровенная тайна Ее личности, что кристаллическая фраза, [сказанная] 13 мая 1917 г., напоминает нам. Она также напоминает нам Ее торжественную декларацию в гроте в Массабьеле: "Я есть Непорочное Зачатие". Прекрасная формула, чья поразительная грамматическая структура станет объектом непрестанного созерцания для Св. Максимилиана Кольбе.

                                                  НЕБЕСНОЕ РАНДЕВУ.

"И что Ваша милость хочет от меня? - спросила Лусия, всегда практичная, конкретная и реалистичная[9]. "Я пришла для того, чтобы попросить вас приходить сюда в течение шести последующих месяцев каждого 13 числа, в это же самое время. Тогда Я скажу вам, кто Я, и что Я хочу. После этого Я вернусь сюда в седьмой раз".

Пресвятая Дева соблюдала это небесное рандеву. В течение четырех последующих явлений, предшествующих 13 октября, она напоминала свою просьбу с настойчивостью. Действительно, какая мудрость в выборе места и времени! Ж. де Сед видел в этом ясный знак, что это не мог быть ни результат случая, ни воображения трех безграмотных детей. Фактически, в этих нескольких фразах Пресвятой Девы - вдохновенный план самого частого паломничества в мире уже был начертан.

И, прежде всего, место! Эта Кова-да-Ирия, без сомнения, была названа так в честь Св. Ирины, маленькой мученицы чистоты, убиенной в Томаре, в 20 км. оттуда, по приказу жениха, которого она отвергла. Да, Лусия имела все причины подчеркнуть, что ее выбор пастбища тем утром 13 мая был совершенно провиденциальным. "Пойдя сначала по пути, который привел бы к деревне Гувейя, Лусия неожиданно решила, что пастбищем в этот день будет Кова-да-Ирия... Широкая впадина с гармоничным именем станет огромной областью санктуария [святилища] Марии...

Трогательное совпадение, часто отмечаемое, [состоит в том] что когда Пресвятая Дева появилась, дети играли в строительство; они строили маленькую каменную стену вокруг глыбы дрока. В этом месте, отмечает каноник Бартас, "в течение нескольких лет начнут строить здание великой Базилики Фатимской Божьей Матери, как если бы наши пастушки уже заложили основание". В том же самом месте, где Франсишку строил, был заложен первый камень, и также здесь покоится тело Жасинты. "Locus est sanctus est..." Это место свято.

13 МАЯ И ЕГО КОРРЕЛЯЦИЯ С ДРУГИМИ МАРИАНСКИМИ ТЕМАМИ.

Выбор даты представляется равным образом замечательным. Не выбрала ли Пресвятая Дева день, который уже долгое время был Ей посвящен? Это было 13 мая, когда Папа внял просьбе Иоанна I[V], что на "земле Святой Марии" все соборы будут впредь посвящены Ей как их Небесной покровительнице[10].

Более того, 13 мая также был праздник Марии, притом вдвойне. В эту дату в Риме однажды отмечалось событие великой символической важности. 13 мая 610 г. Папа Бонифаций IV посвятил древний Пантеон (который в течение пяти веков был посвящен всем языческим богам)[11] Матери Божьей и все мученикам.

В течение некоторых лет 13 мая также отмечался праздник Пресвятой Девы Святых даров, практика почитания, столь дорогая Св. Юлиану Эймару и Папе Св. Пию X, который санкционировал его празднование и даровал индульгенции за молитву в Ее честь, также как и восклицание: "Пресвятая Дева Святых даров, молись о нас!".

Необходимо напомнить, что когда трое визионеров почувствовали себя как бы обернутыми Богом, они воскликнули: "О, Пресвятая Троица, я поклоняюсь Тебе. Боже мой, Боже мой, я люблю Тебя в Святейших дарах". Получили ли они тогда, через посредничество Марии некоторое откровение о Божественном присутствии в Евхаристии? Это возможно, и корреляция была бы даже яснее.

ЦИКЛ ШЕСТИ ЯВЛЕНИЙ.

"... сюда в течение шести последующих месяцев каждого 13 числа, в это же самое время". Это приводит нас от 13 мая к 13 октября и также описывает цикл явлений между двумя месяцами, посвященными Пресвятой Деве, месяцем маем и месяцем Розария[VI]. Без сомнения, также эта регулярность, эта точность небесного рандеву, больше, чем что-либо еще способствовала увеличению толп, приходивших на Кова-да-Ирию. Какая твердость в этом обещании Пресвятой Девы, посредством которой все искренние и возвышенные умы находились в состоянии напряженности вплоть до 13 октября... Потому что Святая Дева добавила: "Тогда Я скажу вам, кто Я, и что Я хочу"[12].

Поэтому, после явлений 13 октября, дети не колебались отвечать на вопросы: "Будет ли Пресвятая Дева являться еще?" Каноник Формиган спросил [об этом] в тот же вечер. И Лусия ответила: "Я не ожидаю, что Она явится снова...". Таким образом, совершенно ясно, что явления формируют уникальный и четко определенный цикл. И еще, Святая Дева добавила другое обещание...

"ПОСЛЕ ЭТОГО Я ВЕРНУСЬ СЮДА В СЕДЬМОЙ РАЗ".

Эта последняя фраза, долго игнорируемая историками, без сомнения из-за ее таинственного характера, остается для нас неопределенной по смыслу и по сей день.

В 1946 г., в течение короткой остановки в Фатиме, сестра Лусия доверила канонику Галамбе, что Пресвятая Дева явилась ей на Кова-да-Ирии 16 июля 1921 г., когда она остановилась там рано утром перед тем, как поехать в колледж в Виларе, в Порту. Это было безмолвное явление, только для утешения маленькой визионерки в тот день, когда она думала, что покидает Алжустрел и Кова-да-Ирию навсегда.

Было ли это явление тем седьмым, возвещенным 13 мая 1917 г.? Некоторые авторы так думают и это возможно. Но, признавала ли это категорически сестра Лусия? Мы не знаем. Ожидая документов в пользу этого, мы не можем отвергнуть a priori гипотезу отца Мартинша душ Рейш: "Несмотря на материальное совпадение", пишет он, "очень сомнительно, что это седьмое явление, столь строго индивидуальное, соотносится с седьмым явлением, обещанным 13 мая 1917 г. Если мы рассмотрим первые шесть, это обещанное седьмое явление, как представляется, требует и подразумевает реципиентов и аудиторию равно общего и коллективного характера. Мы не знаем, что Лусия думала об этом или даже, что наиболее вероятно, имела ли она конкретные причины высказать суждение по этому вопросу...

"Имеет ли это обещанное явление отношение к третьей части тайны? ... Когда вся тайна Фатимы должна быть завершена?"

В соответствии с этой гипотезой, не могли бы мы надеяться, что, когда все Ее просьбы будут полностью выполнены Святым Отцом и всеми епископами мира, Пресвятая Дева, полная доброты, явит Себя седьмой раз на Кова-да-Ирии, чтобы ознаменовать наступление Ее триумфа?

                                                НЕБЕСНОЕ ПРИЗВАНИЕ.

ПРЕКРАСНЕЙШЕЕ ОБЕЩАНИЕ.

Когда [время] небесного рандеву было установлено, диалог продолжился. И Лусия, с реализмом, немедленно выразила желание, которое налагало на нее в присутствии Царицы Небесной: [обязанность] следовать Ей, следовать туда с Нею. "И я", спросила она, "попаду ли я на Небо?" Этот священный эгоизм раскрывает простоту откровенной и верной души. Как мы можем желать, чтобы другие попали на Небо, если мы сперва твердо не желаем попасть туда сами?

Получив заверение, наполненная радостью от чудесного обещания, упавшего с уст Пресвятой Девы, "Да, ты попадешь!", визионерка наполнилась дерзновением [и спросила]: "И Жасинта?" - "Да". "И Франсишку?" - "Да, но он должен прочитать много розариев"[13].

ЧИСТИЛИЩЕ И РАЙ.

"Она будет [пребывать] в чистилище до конца мира". Такой печальный ответ данный Святой Девой относительно судьбы Амелии, молодой девушки восемнадцати или двадцати лет, которая умерла незадолго до этого, заставил поломать много копей. Прежде всего, хотя эта фраза часто опускается или заменяется неопределенным многословием, [она] безусловно подлинная. Если в своих первых писаниях от 1922 г. Лусия пишет только "она в чистилище", это, как мы можем легко понять, из сочувствия к семье. Но, по прошествии времени, она больше не колебалась придать этой фразе Пресвятой Девы полноценный смысл. В 1946 г. она подтвердила этот смысл в его точной формулировке отцу Йонгену.

Конечно, это тяжело услышать, но это не могло было быть яснее. Нет причины разбавлять ее очевидное значение. Дословный смысл "до конца мира", без всякого сомнения, единственно возможный[14].

Отец Мартинш душ Рейш, который попытался узнать, кто была эта юная девушка, говорит нам что-то, что важно знать: точный факт, что бедная Амелия умерла при обстоятельствах, включающих "непоправимое бесчестье в вопросе целомудрия".

Точно, что Пресвятая Дева хотела, чтобы мы знали это ради нашего наставления и было бы глупым предположением претендовать на оспаривание Божьего суда. Он один, кто глубоко знает каждую душу, изобилие благодати, дарованную Им ей, степень знания, которое она имеет о своих проступках и качество ее покаяния - может быть судией тяжести греха.

И тогда те, кто удивлен и шокирован суровостью такого приговора должны вспомнить, что не следует смешивать страдания в Чистилище с таковыми в Аду! "Чистилище и его огонь полностью отличны", пишет о. де Нант, следуя в русле наиболее точной теологии, таковой как откровения Св. Екатерины Генуэзской и других святых. "С сильной радостью, с горячим удовлетворением, души в этом месте перехода претерпевают боль, которая располагает их день ото дня (или, увы, от года к году) наконец войти в вечность блаженной жизни избранных. Они уверены, что увидят Иисуса снова, увидят Марию снова и не будут больше отделены от них, и поэтому острые языки пламени, которое очищает их, сладки для них. Чистилище - это врата Рая, где уже безмерное блаженство будет длиться всегда, вечно...

Посмотрите, как работает наш ум! Мы думаем только о жребии Амелии, забывая об утешающем ответе Пресвятой Девы относительно маленькой Марии даш Невеш, этой другой молодой девушки из Алжустрела, которая умерла незадолго до того и кого Пресвятая Дева объявила уже [пребывающей] в Раю! Нам кажется, что это само собой разумеется, как если бы это была самая обычная вещь в мире... Какая слепота! Как если бы попасть в Рай - и сразу же, не претерпевая никаких страданий - это для людей право, которое Бог должен удовлетворить! Давайте осознаем, до какой степени идеология прав человека, которая проникает повсюду, рискует отравить саму нашу веру! Мы должны скорее быть удивлены и восхищаться Милостью Божьей, которая таким образом вводит в бесконечное блаженство Его Тринитарной Жизни - и навечно! - это скромное дитя, которое без сомнения не было ни героиней, ни великой святой, но довольствовалось просто быть хорошей девочкой и хорошей христианкой!

Таким образом, двустороннее откровение Пресвятой Девы о такой различной судьбе этих двух душ могло бы иметь только одну четкую интенцию: пробудить страх кар Божьих в беспечных и ожесточенных душах грешников, всегда столь скорых на нахождение оправданий и увеличить в смиренных и преданных душах желание упорствовать в святой жизни.

                                            ПРИЗВАНИЕ К СТРАДАНИЯМ.

"Я не обещаю сделать тебя счастливой в этом мире, только в следующем", сказала Непорочная Бернадетте. Также и в Фатиме, после обещания Рая трем привилегированным, Святая Дева немедленно предложила им то, что неотделимо от этого: страдание. Per crucem ad lucem. Это царский путь Креста, что ведет к Свету.

ДЕТИ ПРЕДЛАГАЮТ СЕБЯ БОГУ В КАЧЕСТВЕ ЖЕРТВЕННЫХ ДУШ.

Уже в 1916 г., у скважины в Арнейру, Ангел пригласил их предлагать Богу их жертвы непрестанно. "И особенно", заключил он, "принимать и покорно переносить страдания, которые Господь пошлет вам". Сегодня же Пресвятая Дева просит их сделать больше: "Хотите ли вы посвятить себя Богу и переносить все страдания, которые Ему будет угодно послать вам, в качестве акта возмещения за все грехи, которыми Он оскорблен и в качестве мольбы об обращении грешников?" "Да, мы хотим". Это решительное "да", которое Лусия произнесла по этому случаю от имени всех троих, было не менее, чем жертвоприношением Богу в качестве жертвы любви, любви к Богу в возмещение за грех, в утешение Его израненного сердца. И также любви к душам, для обретения любой ценою их обращения. Показывая великое чувство сверхъестественного понимания, три визионера решили не говорить никому об этом [обещании] жертвоприношения, что они дали.

"ТОГДА ВЫ ДОЛЖНЫ БУДЕТЕ МНОГО СТРАДАТЬ".

"Тогда вы должны будете много страдать", добавила Пресвятая Дева. Потому что это закон жертвенности: нет жертвоприношения, угодного Богу, без жертвы.

Обещание не ждало долго, чтобы исполниться, поскольку это из-за явлений Лусия прежде всего, а затем Жасинта и Франсишку, которые разделяли ее чувства все более и более глубоко, будут жестоко страдать. Вот отчет самой Лусии, поскольку это лучший комментарий к посланию:

"Тем временем уже распространилось известие о происшедшем. Моя мать была озабочена и хотела, чтобы я, во что бы то ни стало, отреклась от всего. Однажды, перед тем, как отпустить меня пасти стадо, она хотела принудить меня признаться, что я солгала. Она осыпала меня ласками, угрозами, даже метла пошла в ход. После того, как ей не удалось получить иного ответа кроме упорного молчания и подтверждения того, что я уже сказала, она отправила меня со стадом и сказала, что мне нужно хорошо подумать: она никогда не спускала детям лжи, а уж такую-то - и подавно. Вечером она принудит меня пойти к людям, которых я обманула, признаться во лжи и извиниться перед ними.

Я ушла со стадом, и, как всегда, мои товарищи ждали меня на дороге. Когда они увидели, что я плачу, то побежали мне навстречу спросить о причине. Я рассказала им все что случилось, и прибавила: - Ну, что мне теперь делать? Мама хочет добиться любой ценой, чтобы я призналась, что солгала. Как я могу это сказать? Тогда Франсишку сказал Жасинте: - Вот видишь, это твоя вина. Почему ты нас выдала? Бедная девочка опустилась на колени со сложенными руками и попросила у нас прощения. - Я поступила неправильно, - сказала она плача, - но больше никому ничего не скажу".

Поскольку молва продолжала распространяться, только навлекая на Лусию и ее мать презрение и сарказм, последняя пошла, несколько дней спустя, открыть свое сердце приходскому священнику Фатимы:

"Такие несчастья происходят только с нами! - Но, почему же это несчастье? - Несчастье, она делает нас посмешищем для всей страны! - Но, если то, что она говорит правда, это было бы великим благословением и весь мир завидовал бы вам. - Если бы это была правда!... Если бы это была правда!... Но, этого не может быть... Моя дочь лжет... В первый раз, но я научу ее все начать сначала.

Фактически, по возвращении домой, она преподала дочери обещанный урок, отшлепав ее неоднократно".

ОТНОШЕНИЕ ПРИХОДСКОГО СВЯЩЕННИКА К ЯВЛЕНИЯМ.

В конце мая, отец Феррейра, который оставался озадаченным и в целом безразличным, несмотря на это посчитал своим долгом позвать детей в пресвитерию, чтобы расспросить их. Он сделал это очень добросовестно, сосредоточившись на том, что являлось существенным и его письменный отчет остается одним из наиболее важных документов о явлениях, и из-за ранней даты [написания] - приходской священник Фатимы записывал свои расспросы всего несколько дней спустя после каждого явления - также как и из-за их холодной объективности.

Хотя Лусия с готовностью ответила на вопросы ее приходского священника, Жасинта не открывала рта:

"Она стояла, опустив голову, и ему удалось вытянуть из нее только два-три слова. Когда мы вышли, я спросила: - Почему ты не хотела отвечать священнику? - Потому что я обещала больше никому ничего не говорить".

Бедный ребенок! Давайте не забывать, что ей было всего семь лет!

Без сомнения, отец Маркеш Феррейра не производил хорошего впечатления. Хотя набожный и ревностный, он никогда не проявлял какое-либо великое внимание или привязанность к нашим трем пастушкам. Лусия, что очевидно из ее Воспоминаний, горько сожалела об уходе доброго и отечески относившегося отца Пены, который покинул приход в 1913 г. Отец Феррейра прибыл в Фатиму через несколько месяцев после ее Первого Причастия. Без сомнения, он не оценил это чрезвычайное покровительство, которое его предшественник даровал шестилетнему ребенку. Это было столь противно его принципам, поскольку он не хотел слышать о Первом Причастии до девяти или десяти лет!

Что точно, так это то, что отец Феррейра, который не смог завоевать доверие визионеров, обиделся, когда они не открыли ему свои души и становился к ним все холоднее и холоднее. И правда, его задача была какой угодно, но не легкой. Но, кажется, что вместо того, чтобы уделить время [формированию] отношения мудрого выжидания, объективности и кажущегося безразличия, в нем быстро стала брать верх определенная враждебность по отношению к визионерам и Дядюшке Марту, который отказался признать, что его дети лгуны.

Отношение приходского священника Фатимы, как мы увидим, остается загадочным, очень отличным от такового у отца Пейрамаля из Лурда, который был мудр, подозрителен и внешне внушал страх, но был человеком большого сердца, вполне расположенным верить, коль скоро он имел убедительное доказательство реальности явлений.

Как бы то ни было, дни, последовавшие за визитом к приходскому священнику, были настоящим мученичеством для Лусии. Если отец Феррейра не одобряет, было лишь одно решение для Марии Розы: ее дочь была лгуньей.

"В этот день мне было очень грустно. Перед моими глазами стояла расстроенная мама, хотевшая, как она говорила, любой ценой заставить меня признаться во лжи. Мне бы очень хотелось порадовать ее, но для этого был лишь один путь - сказать неправду, а ведь с детства она сама прививала нам ненависть ко лжи, врунов тут же строго наказывали.

- До этого я всегда добивалась, - говорила она, - чтобы мои дети говорили правду. И вот теперь, я должна допустить такое с моей младшей? Если бы это касалось мелочи... но подобная ложь, которая заманивает сюда так много обманутых людей!...

Попричитав, она повернулась ко мне со словами: - Чего бы это ни стоило! Или ты скажешь этим людям правду и признаешься, что лгала, или я запру тебя в комнату, где ты даже солнца не увидишь! Мне только этого не хватало, чтобы ко многим заботам прибавилась еще и эта![15]

Сестры стали на сторону матери и вокруг меня царила атмосфера унижения и презрения. Я вспоминала минувшие дни и спрашивала себя: где та любовь, которой еще так недавно меня одаривала моя семья? Моим единственным утешением были слезы, я проливала их перед Господом, принося в жертву Ему мои страдания".

"Вы должны будете много страдать", объявила Святая Дева, "но Милость Божья будет вашей силой", добавила она. И, долго не ожидая, Она немедленно наполнила их несравненным мистическим даром, своего рода видением Бога, которое одно могло дать им силы выдержать тяжелые страдания, которые ожидали их. Тем же образом Иисус повел трех своих любимых учеников на Табор, чтобы приготовить их к Голгофе.

                                                  ВИДЕНИЕ В БОГЕ.

"Произнеся последние слова, "Милость Божья будет вашей силой", Пресвятая Дева в первый раз развела ладони и окружила нас ярчайшим светом, словно отражавшимся от Ее рук. Это сияние наполнило нас до самой глубины души, и мы, яснее, чем в зеркале, увидели себя погруженными в Бога, Который и был Свет".

Таинственное, ошеломляющее видение, с великим богословским смыслом, к которому мы вернемся позднее, поскольку оно поразительным образом проявляет вселенское Посредничество Марии, которой вверено, посредством непостижимой милости, вводить души в Свет Божий. В великой и грозной теофании Книги пророка Аввакума, один стих может быть применим к нашему явлению вплоть до каждой буквы: "Блеск ее - как солнечный свет, от руки Его лучи, и здесь тайник Его силы!" (Авв. 3: 4). Но, здесь, Непорочная излучала свет и силу Божью! Еще три раза маленькие визионеры будут созерцать этот ошеломляющий спектакль, который напоминает нам явление "Девы с лучами света" на рю дю Бак[VII]. В этом случае, раскрывая свои руки, которые сначала были сложены в жесте молитвы, символическом и торжественном жесте, который она совершала в Лурде и Понтмэн[VIII], Святая Дева хотела показать нам Ее роль как Посредницы всякой благодати[16].

"Тогда, движимые внутренним импульсом, который также был передан нам, мы пали на колени, повторяя в наших сердцах: "О, Пресвятая Троица, я поклоняюсь Тебе. Боже мой, Боже мой, я люблю Тебя в Святейших дарах".

Об этом таинственном видении, которым Мария погрузила их в Бога, дети, конечно, ничего не сказали. Что могли они сказать о нем? Более того, пишет сестра Лусия, хотя они видели Святую Деву, наполнившую их возраставшей радостью, "однако, относительно света, переданного нам, когда Пресвятая Дева открыла Ее руки, и всего, связанного с этим светом, мы испытали род внутреннего импульса, который заставил нас хранить молчание".

В 1936 г. в письме своему духовнику отцу Гонсалвешу, сестра Лусия, комментируя это видение, пишет: "Мы пали на колени. Оно вдохновило нас таким великим познанием Бога, что нелегко говорить об этом".

ВЕЛИКАЯ ПЕЧАЛЬ БОГА.

Однако, что действительно произвело впечатление на визионеров в этом возвышенном сверхъестественном сообщении, это печаль Бога, особенно на Франсишку. Это воспоминание станет доминирующим у юного пастушка:

"Я очень обрадовался, когда увидел Ангела. Еще больше я был рад, когда увидел Богородицу. Но прекраснее всех, я думаю, Спаситель, в том свете, который зажгла в наших сердцах Богородица. Я так люблю Бога! Но Он опечален из-за множества грехов. Мы не должны больше никогда грешить!"

Позвольте нам еще раз процитировать этот текст, столь трогательный в своей детской искренности и столь наполненный сверхъестественной жизнью:

"Когда мы через несколько дней после первого Явления Богородицы пришли на пастбище, он [Франсишку] забрался на высокую скалу и крикнул нам: - Не лезьте сюда! Оставьте меня одного! - Хорошо, - и мы с Жасинтой побежали за бабочками, которых ловили, чтобы отпустить как "пожертвование". Мы и не вспомнили о Франсишку.

Когда настало время обеда, мы заметили, что его нет и пошли его звать. - Франсишку, иди обедать! - Нет, ешьте одни. - А прочитать Розарий?  - Чтобы помолиться, я потом приду, позовите меня!

Когда я пошла, чтобы вновь его позвать, он сказал: - Идите помолиться сюда, ко мне! Мы забрались на скалу, где почти не было места, чтобы втроем преклонить колени, и я его спросила: - Что же ты здесь так долго делаешь? - Я думаю о Боге, Который так опечален из-за множества прегрешений. Если бы я только смог Его порадовать!

Однажды мы вместе воспевали красоту горной природы... Когда мы окончили песню, то захотели повторить ее еще раз, но Франсишку нас перебил: - Не будем больше петь! С тех пор, как мы видели Ангела и Богородицу, мне не хочется больше петь".

Это показывает нам, как серьезно Франсишку, которому было всего девять лет, воспринял послание Святой Девы.

                                       "REGINA PACIS, ORA PRO NOBIS".

"Через несколько мгновений Богородица добавила: Читайте ежедневно Розарий, чтобы обрести мир на земле и положить конец войне". Эти последние слова, которые Она повторит почти в тех же терминах 13 июля, 13 сентября и 13 октября, составляют одну из главных тем Фатимского послания, к чему мы должны будем вернуться.

Позвольте нам отметить здесь новое поразительное совпадение. Весна 1917 г.: Франция оправлялась от пугающих бедствий безрассудного наступления Нивеля. В течение этого времени, 21 апреля, первый контингент португальской армии генерала Таманьини Абреу начал высадку и 24 апреля он прибыл в Брест. Высадка была продолжена в ускоренном темпе и скоро 40 000 человек были отправлены из Шербура, Гавра, Кале и Булони в сторону Лиса, Лиллера и Бетюна, где они заняли позиции среди англичан, шотландцев, австралийцев и новозеландцев. 10 мая они прибыли в Эр-сюр-ля-Лис и 13 мая они были на линии огня. В тот самый день, в который Португалия фактически вступила в войну, Пресвятая Дева пришла объявить мир и указать людям доброй воли эффективное средство его скорейшего обретения: ежедневное чтение Розария. Но, Святая Дева не была первой, кто предложил это средство...

Действительно - и в этом другой, более знаменательный, знак - в субботу, 5 мая 1917 г., Папа Бенедикт XV, видя, что все его попытки положить конец ужасному мировому конфликту почти что бесполезны, решил настойчиво и торжественно призвать весь народ Христианский доверить обретение мира чрез Пресвятую Деву Марию:

"В силу того, что согласно промыслу любви Божественного Провидения, вся благодать, которую Создатель всех благ соизволил даровать бедным потомкам Адама распределяется чрез руки Пресвятой Девы, мы желаем, чтобы в этот ужасный час, с живым доверием Ее наиболее сокрушенные чада обратились к Ней с их просьбами. В результате, мы поручаем вам (письмо было адресовано кардиналу Гаспарри, Государственному секретарю) сделать известным всему епископату наше горячее желание, чтобы все обращались за помощью к Сердцу Иисусову, престолу благодати и чтобы обращались чрез посредство Марии. Для этого мы повелеваем, чтобы начиная с первого дня июня, к Лоретанской Литании было добавлено на постоянной основе воззвание: "Царица мира, молись о нас"".

В Фатиме, восемь дней спустя, Святая Дева пришла подтвердить эти слова Викария Христа: да, Она действительно Посредница всякой благодати и дар мира всем нациям получаем чрез Ее власть как Царицы. Но, эту милость, которую Она может даровать в качестве Суверена, Она желает дать только в ответ на ежедневное и усиленное чтение Розария. "Царица мира, молись о нас!" Это маленькое воззвание, добавленное к Литании Папой, вызывает в памяти одну из трех главных тем Фатимской тайны: Бог желает даровать истинный мир нашему двадцатому веку[IX] только в ответ на ревностное и торжественное почитание Его Непорочной Матери.

Последнее совпадение, которым Бог по-видимому желал отметить еще больше важность 13 мая 1917 г.: в тот самый час, когда Мария явилась на Кова-да-Ирии, в Сикстинской капелле Святой Отец производил епископскую хиротонию молодого прелата, Монс. Пачелли... будущего Пия XII, на которого падет впоследствии воплотить на практике великое послание Фатимской Божьей Матери...

                                   ЦАРИЦА, ВОЗНЕСЕННАЯ НА НЕБЕСА.

После Ее последних слов о Розарии, о войне и мире, которые позволили нам увидеть национальное и всемирное измерение Ее послания, Пресвятая Дева, как припоминает Лусия, "начала медленно возноситься в направлении востока, пока Она наконец не исчезла в необъятности Неба. Она вознеслась столь высоко, что Ее уже невозможно было узреть"[17]. Но, Ее сияющий образ оставался запечатленным в сердцах трех видевших Ее, которые в течение следующего месяца, пока они ждали Ее следующего визита, будут жить горячим желанием увидеть Ее снова...

                              III. "TOTA PULCHRA ES, O MARIA!"

"Вся Ты прекрасна, о Мария!", поет наша литургия. Это также было то, что бесконтрольно повторяла Жасинта после своего созерцания Небесного Видения: "О, какая прекрасная Дама!", "О, какая прекрасная Дама!", без конца повторяла она.

Столь прекрасная, что все изображения, все скульптуры явления разочаровывают сестру Лусию, поскольку, как она написала своему епископу Монс. да Силве: "невозможно описать Ее такой, какова Она в действительности, и мы не можем даже описать Ее словами этого мира".

Однако, мы не должны обрекать себя на молчание и будучи далеки от того, чтобы разделить недостаток интереса, который Дом Жан-Несми выказывал к описаниям явления, сколь неуклюжими бы они ни были, эти описания имеют высочайший интерес для нас. Не было ли это, фактически, славное чело Непорочной Девы, каковое маленькие визионеры имели привилегию созерцать? И не это ли вознесенное чело, это "тело духовное", как говорит Св. Павел, есть чистейшее разумное выражение тайны Ее личности? Видимые в свете литургии Церкви и символизма Писания, все эти детали, касающиеся того, как выглядело Видение, представляются нам содержащими великие богатства для мистического богословия, мы найдем здесь ценную помощь для созерцания тайн Марии.

                                            "КОГДА Я БЫЛА ЮНОЙ..."

"На какой возраст выглядела Пресвятая Дева?" - спросил каноник Формиган Лусию. "Она выглядела как если бы ей было около пятнадцати", ответила Лусия. Во время диоцезального процесса, визионерка, без сомнения под влиянием различных замечаний, сделанных ей, поправила свою первую оценку и заявила, что явление выглядело более, чем на восемнадцать лет. Это все равно не меняет факта, что, как и в случае Бернадетты, Святая Дева казалась очень молодой трем пастушкам из Алжустрела. Эта удивительная молодость обращает внимание на один аспект Ее тайны: не Она ли Непорочная "без пятен и морщин", вечная Дщерь Небесного Отца?

Снова, как и в Лурде, Она явилась маленького роста, очень маленького, едва пяти футов ростом, говорит Лусия. Эта малость также имеет свое значение, что-то говорит нам. Мы можем вспомнить о прекрасном респонсории Заутрени Ее праздника, который воспевает Ее смирение: Cum essem parvula, placui Altissimo... Когда я была юной, я порадовала Всевышнего и в Моем чреве Я зачала Богочеловека!

Юная и довольно маленькая, Царица Небесная также подошла очень близко к Ее трем детям. В качестве пьедестала Она избрала маленький каменный дубок, около метра в высоту. "Мы были так близко", пишет Лусия, "что нашли себя в свете, окружавшем Ее, или скорее, исходившим от Нее, в расстоянии полутора метров, более или менее". Этим нам напоминают о Преображении Господнем и Петре, Иакове и Иоанне, которые были тоже взяты в облако, окружавшее Иисуса, Моисея и Илию.

В течение последующих явлений, когда наряду с визионерами будут присутствовать многочисленные свидетели, Лусия замечает, что она никогда не видела, чтобы Пресвятая Дева смотрела на толпу; и Франсишку сказал: "Она смотрит на всех нас трех, но смотрит больше всего Она на Лусию". Когда Она говорит, "Ее голос мягок и приятен".

                                      "ЖЕНА, ОБЛЕЧЕННАЯ В СОЛНЦЕ".

Но, когда доходит до описания явления, также как и относительно [явления] Ангела, слово, которое все время повторяется это "свет", свет, ярче, чем у солнца. Поскольку это была действительно "смиренная раба Господня", кто явила Себя в Фатиме и Она также явилась в сияющей славе, которой Бог пожелал короновать Ее смирение.

Уже канонику Формигану 11 октября 1917 г. Лусия объяснит: "свет, окружавший Ее, более прекрасен, чем свет солнца и более ярок". Что было "ярче, солнце или лик Пресвятой Девы?", спросил каноник. И Франсишку ответил: "Лик Пресвятой Девы был ярче и Пресвятая Дева была вся бела". В Воспоминаниях мы всегда находим одно и то же выражение под пером сестры Лусии: "Мы увидели Даму, облаченную в белое, более сияющую, чем солнце..."

Другая примечательная и удивительная вещь состоит в том, что сразу после явлений, визионеры сказали, что Святая Дева была столь сверкающей, что Ее свет ослеплял их". "Почему ты часто опускала глаза и переставала смотреть на Пресвятую Деву?", спросил каноник Формиган. "Потому что иногда Она слепила меня", ответила Лусия. И 13 октября: "Она пришла посреди великого света. В этот раз опять Она ослепила меня. Время от времени мне надо было протирать мои глаза".

СЛАВНОЕ ЧЕЛО.

Словом, это в Ее вознесенном челе во всем великолепии его славы Она явила себя на Кова-да-Ирии. Опять здесь совершенное согласие между свидетельством трех пастушков и Святым Писанием. Евангелист пишет о преображенном Иисусе: "и просияло лице Его как солнце, одежды же Его сделались белыми, как свет" (Мф. 17 :2). В великом видении Христа во славе, которое открывает Апокалипсис, Иисус является Апостолу "как Сын Человеческий", чье лицо "как солнце, сияющее в силе своей" (Откр. 1 :16). Когда Савла бросает на землю по дороге в Дамаск, это опять происходит в таком же свете. "Среди дня", рассказывает Апостол, "я увидел, государь, с неба свет, превосходящий солнечное сияние, осиявший меня и шедших со мною" (Деян. 26 :13). Свет был столь ярок, что он потерял зрение: "И как я от славы света того лишился зрения, то бывшие со мною за руку привели меня в Дамаск" (Деян. 22 :11).

Солнце это только образ божественного света, которым сияют вознесенные Чела Иисуса и Марии. Таким образом явилась Дева Мария в Фатиме, как Супруга из Песни Песней: "прекрасная, как луна, светлая, как солнце" (Песн. 6 :10) и также как Жена из Апокалипсиса, "жена, облеченная в солнце" (Откр. 12 :1). Своими явлениями на Кова-да-Ирии, Святая Дева подтверждает для нас, что как Мать "Солнца справедливости", Она облачена в божественный свет с Ее Успения. Оставаясь тварью полностью человеческой, Она проникла, так сказать, в сферу божественного.

                                "ОН ОБЛЕК МЕНЯ В РИЗЫ СПАСЕНИЯ..."

Однако, "все излучавшее свет" явление, тем не менее, выглядело в глазах визионерки реальной человеческой личностью невыразимой красоты: "Лицо с бесконечно чистыми и тонкими линиями светило в ореоле солнца... Глаза были черные. Руки сложены поверх груди. С правой руки свисал красивый Розарий с белыми бусинами, искрившимися как жемчужины, заканчивавшийся маленьким серебряным крестом, который также сверкал. Ноги... благородно опускались на маленькое горностаевое облако, которое окутывало ветки куста".

"Одеяние, которое было белоснежным, ниспадало прямо до ног... Белый покров (настоящая мантия), с краями, украшенными прекрасным плетеным золотом, покрывал голову, плечи и ниспадал почти также низко, как и платье, окутывая все тело".

Не напоминает ли это описание прекрасные строфы Исайи, которые литургия с лирической радостью, приписывает Святой Деве в утро Ее Непорочного Зачатия: "Радостью буду радоваться о Господе", поет Она, "возвеселится душа моя о Боге моем; ибо Он облек меня в ризы спасения, одеждою правды одел меня, как на жениха возложил венец и, как невесту, украсил убранством". Не так ли Она явилась на Кова-да-Ирии? Облаченная в одежды света, "induit me vestimentis salutis", символ исключительной привилегии, в соответствии с которой Она получит более, чем кто-либо другой от благодати спасения, так как в виду будущих заслуг Ее Сына, Она была сохранена от всякого пятна греха. Задрапированная в сверкающую белую мантию, великолепная в золотых вспышках света, Она есть образ изначальной справедливости, вновь обретенной и восстановленной в вящем блеске: "одеждою правды одел меня..."

Таков, в самом деле, дух литургии 8 декабря, как его передает ее радостная песнь...

"КАК НЕВЕСТУ УКРАСИЛ УБРАНСТВОМ..."

Эти последние слова, приписываемые Церковью Непорочной, не применимы ли они также к Фатимской Деве, которая явилась, вся одетая в свет и украшенная даже более сверкающими украшениями?

Поскольку Розарий "с бусинами, искрившимися как жемчужины", и кайма золотого цвета на большом покрове, который Она носила, как дева, посвященная Богу, не были Ее единственными украшениями: "Можно было видеть спереди (ее платья)", заявила Лусия 27 сентября 1917 г., "два золотых шнура, ниспадавшие с шеи и соединенные на талии кисточкой, также золотой". Первоначально визионерку не поняли и думали, что это была кисточка с длинной бахромой. В этом виде это было представлено Жозе Феррейрой Тедимом, скульптором первой статуи, которую до сих пор почитают и сегодня в маленькой часовне явлений.

На самом деле, это был шар света, свисавший с шеи Пресвятой Девы на цепочке, спускавшейся прямо к поясу. В своем первом письменном отчете 1922 г., Лусия ясно написала: "На шее у Нее было ожерелье с шаром, спускавшееся к Ее талии".

Какое значение может быть у этого таинственного шара? Некоторые видят в нем символ земного шара, как при явлении на рю дю Бак. Но, Екатерине Лабуре Пресвятая Дева объяснила значение этого "золотого шара, с маленьким крестом, установленным на вершине", который Она держала в Своих руках, как если бы предлагала Богу: "Этот шар, который ты видишь", говорила Она, "представляет весь мир, особенно Францию и каждого человека в частности". Символизм был ясен.

В Фатиме, с другой стороны, ни Святая Дева, ни визионерка не объяснили значение таинственного шара света. Пресвятая Дева не держала его в Своих руках и не озаряла его Своими лучами света, как земной шар. Напротив, этот "шар света", свисавший с Ее шеи на золотой цепочке, сверкал еще сильнее, чем остальная часть Ее светящегося чела.

В этом случае, не лучше ли быть ближе к объяснению, данному нам и считать, что это украшение, "ожерелье", как говорит Лусия? Без сомнения, эта идея была отвергнута, поскольку она казалась неподходящей...

Однако, в свете литургии, которая сама сполна насыщена Святым Писанием, нам представляется, что мы могли бы легко предположить символическое значение этого украшения. Не напоминает ли нам это о "драгоценностях", традиционном атрибуте супруги? Sicut sponsam ornatum monilibus suis - "Как невесту украсил убранством", так продолжается песнь Исайи, которую Церковь помещает в уста Непорочной. Не эта ли идентификация Святой Девы с супругой из Песни Песней одна из наиболее постоянно повторяющихся тем литургии в Ее честь?

Не в этом ли смысле мы должны искать наиболее глубокое значение этой таинственной драгоценности, описанной Лусией? Некоторые строфы Песни, кажется, предлагают нам это сделать: таким образом божественный Супруг говорит с Невестой, образом Израиля и Церкви, персонифицированным в Святой Деве: "Пленила ты сердце мое, сестра моя, невеста! пленила ты сердце мое одним взглядом очей твоих, одним ожерельем на шее твоей. О как любезны ласки твои, сестра моя, невеста! (Песн. 4 :9-10). Здесь также одна строка, богатая на библейские аллюзии, опять в словах божественного Супруга Невесте: "Прекрасны ланиты твои под подвесками, шея твоя в ожерельях; золотые подвески мы сделаем тебе с серебряными блестками" (Песн. 1 :9-10).

Не проливает ли эта строфа в то же самое время свет на вторую сложность, касающуюся явления? Фактически, было одно заявление Лусии, которое вызвало затруднение у комментаторов; "И что Она носила в ушах?", спросил каноник Формиган Франсишку. "Ее уши нельзя было видеть", ответил он, " поскольку их покрывала мантия". Жасинта также сказала то же самое. Лусия, однако, ответила на тот же вопрос: "Да, у Нее было две сережки". Мы знаем, что Лусия в своих Воспоминаниях хотела устранить это кажущееся противоречие между ее первоначальным свидетельством и таковым ее кузенов, объясняя, что то, что она видела, было только отражением света, "которое на мгновение дало впечатление маленьких сережек". Важно здесь то, что здесь нет речи о материальном украшении. Однако, это не мешает светящемуся внешнему виду видения напоминать это украшение. Таким образом, будет преувеличением говорить о противоречии между Лусией и ее кузенами: она просто восприняла второстепенную деталь, которую Жасинта и Франсишку оставили без внимания[18].

Не молчание ли Пресвятой Девы, которая не предоставила визионерам объяснения этих таинственных украшений, усиливает нашу гипотезу? Это молчание было бы превратно истолковано, если бы оно касалось символов, имеющих отношение к посланию (как земной шар с рю дю Бак), но оно кажется совершенно понятным для нас, если оно касается символических супружеских украшений, которыми Святая Дева желала таким способом осторожно намекнуть на скрытый и возвышенный аспект Ее уникального призвания.

Мы поймем всю значимость этих сравнений позже, когда мы поместим их в [более] широкий контекст... Ибо, в конце концов, это к Деве из Апокалипсиса мы должны отнести все эти аллюзии на Супругу из Песни Песней. В этом мы можем увидеть нежный знак заботы Божьей Матери, желавшей обозначить Ее детям, что Она действительно "католическая" Дева, о Которой они поют с любовью, когда воздают хвалу в Ее честь: Она есть Непорочное Зачатие, Святая Супруга Слова Божьего, живое Святилище Духа Любви и Света. Она есть совершенный образ и персонификация Церкви, Дева, которая вознеслась на Небеса в славе, телом и душой. Она есть Царица Неба и земли, которая уже была введена в великий Свет Божий.

                                              "ОНА БЫЛА ВСЯ В СВЕТЕ".

Отец Макглинн, которому поручили слепить статую Пресвятой Девы, предназначенную для фасада базилики в Фатиме, имел привилегию долго расспрашивать сестру Лусию, извлекая пользу из ее инструкций и советов. Он оставил нам ценный доклад, из которого мы возьмем немногочисленные выдержки: "Она описала Пресвятую Деву как бывшую всю "в свете". Одежда и мантия могли быть отличены друг от друга как две "ундуляции света", одна над другой. Одежда ниспадала вниз прямо и точно не была в складках. Лусия была столь настойчивой, что бедному скульптору пришлось сделать сгибы, в которых не было ничего "реалистичного"; [зато] они давали идею о вибрации света...

Таким образом, золото, окаймлявшее мантию было просто линией более интенсивного света; таким же образом также цепь, ниспадавшая с шеи и соединенная "шаром света" и то, что она назвала "сережками", когда была еще ребенком, были просто формой более интенсивного света.

Отец Макглинн думал, что он может смутить ее, спросив: "Имели ли руки цвет плоти или цвет света?" Он был сам "изумлен", когда она ответила: "свет цвета плоти (carnea luz). Она была вся из света. Этот свет имел разные тона: желтый, белый и другие нюансы. По этим различным тонам и интенсивности можно было отличить руки от одежды".

"Она не могла вспомнить, сколько лучей имела звезда, но, как и цепь, она была желтой, а не золотой; не могла она вспомнить и были ли на Госпоже башмаки или сандалии: "Я не думаю, что я когда-либо видела Ее ноги""[19].

"Однако, она говорила очень ясно обо всем, что касалось Ее [Девы] позы. Ее [Лусии] первая ремарка, когда она увидела первоначальный дизайн отца, была: "Это не отражает Ее настоящую позу". Она заставила его изменить позицию рук, звезды, шара света на доли дюйма; она попросила его сделать рот меньше и расположить его выше".

 

                                                       Перевод с английского Станислава Протасенко.

Перевод отрывков из Воспоминаний сестры Лусии сверен с изданием: "Воспоминания сестры Лусии о Фатиме". Том I. Сост.: свящ. Л. Кондор SVD. Введ. и примеч.: свящ. Х. М. Алонсо CMF, Fatima, 2006.